Я вглядывался в навеки запечатанные смертью глаза вождя в какой-то мистической надежде, что он вот-вот откроет их, привычно прищурит и подмигнет мне, мол, зря ты все это с моим воскрешением затеял. Я же не Иисус, а простой смертный, пытавшийся внедрить в современность свои идеи всеобщего счастья. Что вы еще хотите у меня выведать? Ходите толпами, как овцы, пялитесь на меня, как на девятое чудо света, сделали из меня мумию, как из фараона… Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Меня уже толкали сзади, и мне пришла в голову мысль, что ДНК Ленина легко натурализовать, оживить в каком-нибудь мощном биополе, скажем биополе ростка пшеницы. Или яйца черепахи, или красного перца. Это был знак судьбы. Я вышел из Мавзолея, наискосок пересек Красную площадь и зашел в ГУМ, чтобы спрятаться от ветра. Через минуту я уже звонил своему знакомому биохимику. — У тебя есть знакомые в Ленинской лаборатории? Секунду трубка молчала, затем биохимик спросил: — У Збарского что ли? — Да. — Да все они наши, я их... У меня радостно заныло под ложечкой. — Я еду к тебе! — прокричал я в трубку. У меня было желание выпить чего-нибудь горячего, но я не стал толкаться в очереди. Впервые в жизни мне захотелось поверить в осуществление своей мечты. Я понимал, что на пути встанут тысячи трудностей, но вера в чудо отметала мои сомнения. Я готов был драться, стереть с лица земли каждого, вставшего на моем пути. — Выведи меня на кого-нибудь из мавзолейной кухни, — попросил я бородатого парня в очках, с кем мы когда-то на вечеринке у Ирузяна обменялись телефонами. Я не помнил даже его имени. Илья (я взглянул на визитку), ни о чем не спрашивая, тут же позвонил. Никто не брал трубку. — Они на месте, — успокоил он меня, — перезвоним через три минуты. Прошло целых пять минут, в течение которых я то и дело поглядывал на часы, Илья возился со своими пробирками, а вместе мы обменивались ничего не значащими фразами, затем Илья снова набрал номер. — Привет, — сказал он в трубку, и у меня чаще забилось сердце. Через час я был в лаборатории, сотрудники которой обслуживали сохранность праха Ленина. Все их профессиональные усилия были направлены на то, чтобы его не коснулся тлен. Задача была трудной, сравнимой разве что с превращением свинца в золото, но ответственной и благородной. Алхимики современности! И плата за их труд была высокой. Меня встретили прекрасно и вскоре мы уже пили кофе и шептались с неким Эриком в уютном уголочке. Мы вспомнили всех наших общих знакомых, Кобзона и Кио, Стаса и Аленкова, Ирину и Вита, Салямона, Баренбойма и Симоняна, и конечно же, Жору, поговорили о Моне Лизе и Маркесе. Эрик был без ума от Фриша, а Генри Миллер его умилял. — Слушай, а как тебе нравится Эрнест Неизвестный? Ты видел его надгробный памятник Хрущеву? Я видел. Мы обменялись впечатлениями еще по каким-то поводам, Солженицын-де, слишком откровенен в своем «Красном колесе», а у Пастернака в его «Докторе», мол, ничего крамольного нет. То да се… Помолчали. — Мне нужен Ленин, — затем просто сказал я. Эрик смотрел в окно. Где-то звякнуло. По всей вероятности, это упал на кафельный пол пинцет или скальпель, что-то металлическое. Затем пробили часы на противоположной стене. Казалось, и стены прислушиваются к моему голосу. Эрик молчал, я смотрел на чашечку с кофе, пальцы мои не дрожали (еще бы!), шло время. Я не смотрел на Эрика, повернул голову и тоже смотрел в окно, затем поднес чашечку к губам и сделал глоток. — Что? — наконец спросил Эрик. Видимо, за Лениным сюда приходили не редко, возможно, от настоящего вождя уже ничего не осталось, его растащили по всей стране, по миру, по кусочку, по клеточке, как растаскивают Эйфелеву или Пизанскую башни, или Колизей... — Хоть что, — сказал я, — хоть волосок, хоть обломок ногтя... — Все гоняются за мозгом, за сердцем. Зачем? Я пустился рассказывать легенду о научной необходимости изучения клеток вождя, безбожно завираясь и на ходу сочиняя причины столь важных исследований... — Стоп, — сказал Эрик, — всю эту галиматью рассказывай своим академикам. Я могу предложить что-нибудь из внутренних органов, скажем, пищевод, кишку... — Хоть крайнюю плоть, — взмолился я. Эрик улыбнулся. — Идем, выберешь. — Сколько? — спросил я. Эрик встал и, ничего не ответив, зацокал по кафельному полу своими звонкими каблуками. Мы вошли в анатомический музей: привычно разило формалином, на полках стояли стеклянные сосуды с прозрачной жидкостью, в которых был расфасован Ленин. — Все это он? — я просто опешил. — Знаешь, — сказал Эрик, — мой шеф Юра Денисов… — Юрка?! — выкатил я глаза, — Юрка Никольский?! Эрик вопросительно взглянул на меня. — Ты его знаешь? — Хм! — я неопределенно хмыкнул. — Мы же с ним… Я безбожно врал, ибо никакого Юрия Денисова-Никольского, конечно, не знал. Краем уха я слышал о том, что он является, кажется, замдиректора «Мавзолейной группы». А еще где-то читал, что в свое время Ленина бальзамировали Борис Збарский с Воробьевым, затем забальзамированное тело поддерживали в нужной кондиции и Сергей Мордашов, и Сергей Дыбов или Дебов. Лопухин, Жеребцов, Михайлов, Хомутов, Голубев, Ребров, Василевский… А также Могилевский или Могильский. Я начал перечислять Эрику всех, кого мог вспомнить, а он только смотрел на меня и молчал. Странно, но я помнил все эти фамилии. В конце концов я назвал и эту: Денисов-Никольский. — Ладно, — примирительно сказал Эрик и, ткнув указательным пальцем в одну из банок, произнес: — Все, что осталось… — Это все?! — спросил я. — Воруем потихоньку… Эрик взял меня за локоть и, зыркнув по сторонам, почти шепотом произнес: — Только для своих. Здесь кишка толстая, пищевод и кусочек почки. Там, — Эрик кивнул на запаянный сверху мерный цилиндр, — желудок, а там — сердце… — Давай, — сказал я, — всего понемногу. Эрик кивнул: хорошо. — А кожи, кожи нет? — С кожей напряженка, — признался Эрик. — Есть яички и член. Никому не нужны... — Мне бы лоскуток кожи, — мечтательно произнес я. Он не двинулся с места, затем высвободил руку из объятий моих пальцев и произнес, глядя мне в глаза: — Ты тоже хочешь клонировать Ильича? Опаньки! Я не был готов к такому вопросу, поэтому сделал вид, что понимаю вопрос как шутку и, улыбнувшись, кивнул, мол, ну да, ну да… — Все хотят клонировать Ленина. Будто бы нет ничего более интересного. С него уже содрали всю кожу и растащили по миру. И в Америке, и в Италии, и в Китае, и в Париже... Немцы трижды приезжали. Только вчера уехали индусы. Все охотятся, словно за кожей крокодила. На нем уже ничего не осталось, только на лице, да и там она взялась пятнами. Если бы не я... — Сколько? — спросил я, расценив его ворчание как намек. — Все гоняются за мозгом, — возмущенно произнес Эрик, — ни яйца, ни его член никого не интересуют. Никому и в голову не придет, что, возможно, все его достижения и неудачи обусловлены не головой, а головкой. Эрик глазами провинившегося школьника заглянул мне в глаза. — Как думаешь? — спросил он. — Это неожиданная мысль, — я кивнул и сдвинул плечом. — Да, — сказал Эрик, — Ленин таит в себе еще много неожиданностей. — Гений есть гений, — подтвердил я. — Слушай, я это у всех спрашиваю, — сказал Эрик: — почему у него не было детей? — Он же в детстве болел свинкой. — Я тоже, — признался Эрик, — ну и что? — Нет, ничего, — сказал я, — где это достоинство? — Какое? — Ну... член... — А, счас... Затем Эрик легко нарушил герметичность каждой из банок, взял длинные никелированные щипчики, наоткусывал от каждого органа по крошечному кусочку и преподнес все это мне в пенициллиновом флакончике, наполненном формалином. — Держи. Ради науки мы готовы... Я поблагодарил кивком головы, сунул ему стодолларовую банкноту. Он взял, не смутившись, словно это и была эквивалентная и достойная плата за товар. Сколько же стоило бы все тело Ленина, мелькнула мысль, если его пустить с молотка? — Спасибо, — сказал я еще раз и удержал направившегося к выходу Эрика за руку. Он удивленно уставился на меня. — Кожи бы… — тупо сказал я. Эрик молчал. Шел настоящий торг и ему, продавцу товара, было ясно, что те микрограммы вождя, которые у него остались для продажи, могли сейчас уйти почти бесплатно, за понюшку табака. Он понимал, что из меня невозможно выкачать тех денег, которые предлагают приезжающие иностранцы. Он не мог принять решение, поэтому я поспешил ему на помощь. — Мы тут с Жорой решили... Мой расчет оправдался. Услышав магическое имя Жоры, Эрик тотчас принял решение. — Идем, — сказал он и взял меня за руку. Мы снова подошли к Ленинской витрине. — Крайняя плоть тебя устроит? — спросил Эрик, как торговец рыбой. Я согласно кивнул: давай! — Только… — Что?.. — Понимаешь, он… — Что?.. Эрик какое-то время колебался. — Член, — сказал я, — давай член. — Он сухой, мумифицированный, как… как… Эрик не нашелся, с чем сравнить мумифицированный член вождя. — Давай, — остановил я его пытливый поиск эпитета. Он пожал плечами, подошел к металлическому шкафу с множеством выдвижных ячеек, нашел нужное слово («Penis») и дернул ручку на себя. Содержимое ящика я рассмотреть не мог, а Эрик взял пинцет и с его помощью бережно изъял из ящика нечто бесценное… Как тысячевековую реликвию. Затем он нашел пропарафиненную салфетку, положил в нее съежившийся член вождя и сунул в спичечный коробок. — Держи!.. Когда я уходил от него, унося в пластиковом пакетике почти невесомую пылинку Ленина, доставшуюся мне, считай, в дар, он хлопнул меня по плечу и произнес: — Только ради нашей науки. Пока никто ничем не может похвастать. Неблагодарное это дело — изучать останки вождей. Но, может быть, вам и удастся сказать о нем новое слово, нарыть в его клеточках нечто такое... Он все-таки, не в пример нынешним, был вождь. А Жора — умница. Я знаю, он может придумать такое, что никому и в голову не взбредет. Ну, пока... Ни о каком клонировании не могло быть и речи. Эрик, конечно, шутил, и я поддержал его. Едва ли он мог всерьез предположить, что Жора на такое способен. Мы еще раз обменялись рукопожатиями, он опять дружески хлопнул меня по плечу. — Привет Жоре и удачи вам. — Обязательно передам, — пообещал я. Мне хотелось подольше побыть одному, поэтому я не взял такси и не вызвал нашу служебную «Волгу». Я ехал по кольцевой линии метро через всю Москву. Уже трижды произнесли слово «Курская», а я все не выходил. Я испытывал огромное наслаждение от того, что частичка Ленина, покорившего полмира и угрожавшего остальной половине всенепременной победой коммунизма, лежала в боковом кармане моей куртки, и его дальнейшая судьба находилась теперь в моих руках. Вот как в жизни бывает! На «Текстильщиках» я вышел в половине первого ночи, затем автобусом сто шестьдесят первого маршрута доехал до Курьяново. — Где тебя носит? — встретил меня Жора, — тебя все ищут... — Подождут, — сухо огрызнулся я, не снимая куртки. — Ты заболел? — Коньячку плесни, а? Жора замер, присел на краешек табуретки, затем потянулся к дверце шкафа. — И мне? — спросил он, наливая в граненый стакан коньяк. — И тебе. Мы выпили. — Поделись с другом тайной, — произнес Жора, улыбнувшись, — ты влюбился? И мы рассмеялись. А затем болтали о чем попало, заедая коньяк апельсинами и остатками красной копченой рыбы. Привет Жоре от Эрика я так и не передал — из понятных соображений. Зато мне впервые посчастливилось увидеть Жору пьяным. Не знаю почему, но я этому радовался. Да и я, собственно, напился до чертиков в глазах: было от чего!.. — Ну, ты, брат, совсем плох, — заметил тогда Жора, — хочешь стать богом, а пить не умеешь. Я, и правда, едва держался на ногах. Могу поклясться, что в те минуты у меня не было ни малейшего представления о том, как я распоряжусь попавшей мне частицей Ленина. — Да, позвони Юльке, — сказал Жора, — она тебя ищет. Он впервые назвал меня братом.