Кролл

      Тело девушки одиноко и неприкаянно лежало на обочине  пустынной дороги. Лица видно не было – соломенные космы разметались по асфальту. Шериф Кролл, стараясь подавить зевоту, вылез из машины и деловито  прошагал  к месту происшествия. Девчонка упокоилась на углу Восьмой улицы  и бульвара Сансет, там, где шоссе выныривает из-под моста,  милое дело для самоубийц:  раз – и под колеса, да только пока с высоты летишь – может быть со страху-то уж и откинешься, а если нет, то голова превратится в лепешку раньше, чем тебя колесами закатает. Но в столь ранний час местечко довольно безлюдное. Кролл взглянул вверх, изучая перила моста, освещенные бледными и печальными предутренними фонарями. Высокие, перелезть непросто. Самолет в небе задорно мигнул огоньками, приветствуя встречный, и исчез в облаках. Кролл обернулся на шорох шин.

         Полицейская машина, осветив его фарами,  почти бесшумно выкатилась из-под моста. Кролл отвлекся от осмотра, наблюдая, кого же на этот раз принесло из участка. Забавная парочка, покидающая авто, никак не соответствовала печальному утру со свежим покойником. Комиссар Йонг - флегматичный азиат, маленький, серьезный, неразговорчивый и весьма несговорчивый. Форма на нем в любое время дня и ночи будто свеженакрахмаленная, пробор в глянцевых черных волосах ровнехонький, словно ниточка. Кроллу иной раз казалось, что Йонг хранит себя по ночам в специальной упаковке, чтобы не помяться, не растрепаться и не испачкаться. И полная ему противоположность – долговязый  кубинец, экзотически именуемый Амаури. А в просторечии  – Эмик. Фотограф, по виду – чистый растаман и разгильдяй. Но безотказный и добрейший парень. Однако, когда он появляется рядом с трупом, высокий, тощий, сутулый, завешенный дредами и проводами от наушников, со спущенными по молодежной моде широченными штанами, и,  жизнерадостно пританцовывая в такт одному ему слышимой музыке  (Эмик, вероятно, и спит с наушниками) и начинает яростно щелкать и вспыхивать фотоаппаратом, некоторые пуритане меняются в лице.

    Йонг приветствовал Кролла сухо. Впрочем, как всех и всегда. Эмик же наоборот, улыбчиво сверкая зубами, отплясал радостную джигу в честь встречи с шерифом. «Похоже он всегда под легким кайфом, - не в первый раз подумал Кролл, пожимая обоим руки, – у расты это по религии положено,  как у прилежных католиков читать библию с утра, в обед, к вечеру, ну и вообще по любому поводу. Затем, парочка приступила к действию.  А Кролл вновь поднял голову, осматривая мост. Девчонка нашлась на обочине. Перила моста высокие, упираются в края насыпи, плотно прилегая к ней. Перелезть не так просто. Может, сбросил кто? И это вряд ли.  Для этого нужно человека поднять. Ну, положим, такая худышка много не весит, но…  И вообще, глупо сбрасывать человека на обочину,  когда его можно сбросить на середину шоссе. То же самое с версией самоубийства. Не логично.  Почему не посередине моста, чтоб уж наверняка, а?

      Мысли Кролла нарушил яростный вой пожарной машины. За ней, буквально упираясь носом в задний бампер, мчала «скорая». Кролл поморщился – хорошо, конечно для тех, кто еще жив то, что в наших краях по сигналу тревоги прилетают сразу все возможные службы, но мертвецу уж никто из них не поможет – суета одна. Спасатели высыпали из машин как горох из созревших стручков, но, приблизившись к телу, один за другим начали терять интерес к произошедшему – ясное дело, покойники  не по их ведомствам. Но осмотреть место обязаны все. Кролл вздохнул и приблизился к стоящим вокруг погибшей.

     - Давно вы тут шериф? – подозрительно спросил детина из «пожарки». Неоднократно сталкивались они на местах происшествий, и по неизвестной причине успели проникнуться взаимной неприязнью друг к другу.

     - Нет, недавно приехал, – бросил Кролл – ну, что там, инспектор?

      Методичный Йонг не отвечал. Он тщательно осматривал участок жухлой травы вокруг тела. Собрал пинцетом какие-то осколки в специальный пластиковый пакетик, в другой положил отбитую половинку горлышка винной бутылки. Точный и невозмутимый, словно механизм. Но положиться на него можно. Такой ничего не упустит.

       От наблюдения за работой Йонга Кролла отвлек тот самый детина из «пожарки». Сэм, вспомнил Кролл – Сэм, да, точно. Дружки дразнили его: «Я Сэм, я Сэм, я много ем!» И Кролл как-то посмеялся вместе с ними. С тех пор Сэм ненавидит его. А пожрать Сэм и впрямь горазд. Вот и теперь, зажимая бургер в огромной руке, он топчется на месте происшествия и труп ему не помеха!

    - Эй, шериф! Ну, что, мы едем отсюда или как? По-моему этой леди уже не поможет брандспойт. А нам самое время позавтракать!

    - Езжайте! – махнул рукой Кролл.

    Наконец Йонг решил, что все что мог, он уже здесь обнаружил  и допустил до тела покойной миловидную медичку Элли, с которой Кролл тоже неоднократно встречался, и которой втайне симпатизировал. Кролл всегда поражался – приезжает  с медициной «на труп» такая вот девушка - хорошенькая, молоденькая, ей бы не с покойниками возиться, а на танцы ходить. И ведь не боятся ни крови, ни увечий! Правда, говорят их в медицинском еще как муштруют. За годы учебы такого насмотрятся, что потом, видно, их уже ничем не удивишь и не испугаешь. Вот и сейчас Элли без малейшего колебания отважно перевернула тело. На удивление, лицо покойной пострадало мало – бледное, аж в голубизну, словно восковое. Желтые волосы в алых пятнах крови. Теперь-то Кролл увидел, что она вовсе не так уж молода - просто худенькая очень, маленькая, потому и казалась девчонкой. В очередной раз Кролл поймал себя на мысли, что никогда не мог понять легенды о любви цветных мужчин к белым женщинам! Чушь какая! Что тут хотеть? Одни кости, а кожа синяя, как у куриного трупа в витрине магазина дешевых товаров. Кролл покосился на пышные формы Элли – молодка была словно литая и ловко обтянута лоснящейся темно-шоколадной кожей. И кому нужны эти недокормленные норвежки? – пожал он про себя плечами.

    - Шериф!

    Кролл обернулся.

    - Смотрите! – Элли разжала пальцы покойной и показывала  Кроллу окровавленный кусочек от горлышка винной бутылки.  – Это было зажато в руке!

    Ну, ясно – пьянчужка! Выпивала на мосту, хотя употреблять спиртное на улице строжайше запрещено, но этих хроников разве удержишь! Вот и готово – пьяная свалилась с моста. Яснее ясного!  Но тогда почему….

    - Эй, шериф!  Вы что сегодня, еще не проснулись?  - Элли уже стояла рядом с ним.

   Кролл взглянул на часы. Да уж. Рановато. Всего-то шесть  тридцать утра. Но воздух уже наполняется жужжанием автомобильных моторов и пряным запахом тропиков. Жаркая весна нынче выдалась.

     - Спасибо, Элли. Вы поезжайте, ей  доктор не понадобится. А мы подождем коронера. – Йонг, ну и как у вас улов?

      - Скудный. Карманы пусты. Ни документов, ни денег, ничего.

       Кролл обреченно кивнул. Откуда она, кто? Повиснет дело… Эх!  Он курил, пока машины спасателей разъезжались по новым делам и пока подоспевшая  коронерская служба, упаковав тело в черный пластик, не увезла его в морг. Затем, попрощавшись с Йонгом и Эмиком и проводив взглядом их машину, направился к своему автомобилю. Внезапно, на полпути он остановился и торопливо зашагал обратно. К тому месту, где еще недавно лежало тело женщины, а сейчас лишь белели его обрисованные мелом контуры. Рассветное розово-желтое солнце потягивалось потихоньку в облаках, будя от спячки все живое. Стая раскормленных на помойках орлов, лениво кружила неподалеку в поисках завтрака. Теперь уж не дождутся! Кролл наклонился к примятой траве у самой опоры моста и среди крошечных бледно-лиловых цветочков, обнаружил маленький и засаленный многократно сложенный обрывок листка записной книжки. С трудом развернув рвущуюся на сгибах бумагу, Кролл увидел небрежно нацарапанные буквы и цифры. С цифрами было более менее ясно, согласно расположению на листе они являлись частью адреса – индексом и номером дома. Но буквы были абсолютно неузнаваемы – непонятный тарабарский язык, ничего общего с английским не имеющий.

    - Надеюсь, ребятам в экспертном отделе знаком норвежский… – пробормотал Кролл про себя и, усевшись в авто, покинул место происшествия.

 

Альбина

        Альбина впорхнула с мороза в изящно обставленный холл, оставляя лужицы талой воды на драгоценном мозаичным паркете, скинула белую норку на руки предупредительной горничной, и, прошествовав по коридору, приостановилась у дверей Лялечкиной "вишневой" гостиной. Подружки галдели как сороки, да так увлеклись, что не заметили вновь прибывшую. Альбина слегка обиделась – её новое платье, купленное специально для их традиционного четверга, должно было стать главным событием вечера! Но Лялечка опять пригласила Ольгу! И та, как обычно увлекла девичник своей болтовней.  Лялечка вообще любит приглашать кого попало… Она считает, что компания должна обновляться свежими лицами. «А по мне, так лучше узкий, но по-настоящему изысканный круг – поморщилась Альбина. Ольга, конечно, еще ничего, она  интересно рассказывает истории, но что удивляться – художница все-таки! Кстати, неплохая, нельзя не признать. Но она абсолютно не сдержана! Кидается к любому, не разбирая, будто он ей родственник». Не раз Альбина заставала ее за беседой с Лялечкиной горничной. Нет, Альбина никогда не избегала слуг, она знала, что игнорировать персонал считается зазорным  в нынешнее время, но не беседовать же с ними как с ровней!

   А Ольга в это время  бросилась к стоящей у двери Альбине.

   - Альбиночка! Какая же ты красивая!

   И она обернулась к другим женщинам, ища подтверждения своим словам, улыбаясь при этом так искренне, что Альбина поневоле оттаяла и тоже улыбнулась, но конечно, сдержанной «светской» улыбкой. Лялечка завистливо просюсюкала: «Аляяя… Какое платье… Где ты только их берешь!?» Виолетта, как всегда невозмутимо поедала «диетический» торт со взбитыми сливками. Вот счастливая тетка – скоро за центнер перевалит, а ей хоть бы что! Виолетта - единственная из компании молодящихся дамочек, кто никогда в жизни  не сидел на диете, не мучил себя железками спортзалов и не завязывался в узлы хатхи-йоги под руководством какого-нибудь доморощенного бобруйского  гуру. Оно и понятно, папачес Ветки столь богат, что ей не нужно выискивать себе удачную партию, ради которой нужно себя блюсти. Лора встала из-за стола, и мило прощебетав: «Привет, дорогая! Мы уж тебя заждались», направилась в барной стойке, украшавшей роскошную Лялечкину гостиную, за новой порцией бодрящего коктейля. Альбина, тем временем, заняла почетное место за столом. Изящно скрестив ноги так, чтобы видны были тщательно подобранные к платью туфли, она приготовилась вести светскую беседу. Но разве можно рассчитывать на настоящее церемонное общение, когда рядом с тобой сидит Ольга и взрывается каждую минуту восторгами по любому поводу? Лялечка, вспомнив обязанности хозяйки салона, предложила подругам напитки. Лора и Виолетта дружно заказали чинзано. Альбина аж передернулась, вспомнив количество калорий в этом липком напитке. Но Ветке, как известно все равно – она, наверное, и в суп варенье подкладывает, а что до Лоры, то ей не ничто не угрожает, кроме диагноза «анорексия». Альбина, бесконечно выискивающая новые диеты и системы питания, тайно завидовала худышкам вроде Лоры и Ольги. Эта тоже – в бараньем весе, однако попросила сухого красного вина, также как и сама Альбина. Лялечка, которая терпеть не могла кислятину, а сладкое не употребляла, панически боясь поправиться,  нашла компромисс, налив себе полусухого шампанского.

    Наконец кружение с бокалами закончилось, все вновь расселись и беседа возобновилась.

    - А Ольга едет в Америку, - протянула Лялечка, пригубив шампанское и поморщившись от пузырьков.

    - Отдыхать? – проявила вежливость Альбина. (Подумаешь, Америка, – подумала она про себя. - Что там особенного? Нынче это уже не модно).

    - Жить! – отвлеклась от торта Виолетта.

    - Зачем? – удивилась Альбина.

    - Видишь ли… - замялась смущенная Ольга – мой муж потерял работу…

    - Разорился? – уточнила Лора.

    - Нет, его уволили… - Ольга беспомощно улыбнулась.

    - Так у него не своя фирма? – наморщила лобик Лора.

    - Ольгин муж – художник! Он в кино работает. – Вступилась за подругу Лялечка. Ее большие глаза, зеленые, с карими пятнышками смотрели ласково, а губы были устроены так, что верхняя обнажала зубы, будто их хозяйка всегда чему-то удивлена.

     - А… - протянула Альбина. – Так может, вам квартиру сдать?

    - Не получится – запечалилась Ольга. – Там мои родители живут.

    - Так у вас одна квартира? – с неподдельным изумлением поинтересовалась Лора.

    Альбина покачала головой. Ее безмерно удивляли непрактичные личности, не сообразившие вовремя обзавестись парой десятков квартир. В глубине души она придерживалась мысли, что люди, не имеющие собственного дела, какие-то странные…

     Альбина рассматривала Ольгу – миловидная, миниатюрная  стриженая под «каре» блондинка, очень моложавая, ну, да – худая потому что… Такие и вовсе не старятся. Одета приятельница была  красиво и со вкусом, но было в этом что-то не то… Альбину осенило! Одежда Ольги выглядела хорошо, но непонятно. Вот на Виолетте всегда «Лагерфельд» – она любит броское, роскошное, в перьях и кружевах. Лора подражает знаменитой Марлен Дитрих  и предпочитает «Живанши» и «Шанель». Романтичная Лялечка любит моды от «Диора», а самой Альбине, учитывая формы, ближе «Версаче». А вот Ольгины платья невозможно определить. Откуда она их только берет? Альбина повнимательнее присмотрелась, и подозрения ее усилились. Одежда Ольги была как будто сделана. То есть пошита дома или у портнихи, но ни  в коем случае не из бутика.

    Альбина откинулась на стуле и вздохнула. Что еще взять с людей, у которых всего одна квартира! Удивительное, просто необычайное легкомыслие!

 

Джимми

     В полицейском участке ранний час выглядел ровно также как и поздний – часть сотрудников что-то строчила, уткнувшись в пачки бумаг, а часть угощалась кофе и пончиками. Шериф Кролл представил, что, наверное, эти фигуры оживают только тогда, когда он входит в помещение, а в остальное время они сидят застывшие, словно манекены. А иначе как объяснить кошмарное количество нераскрытых «висяков» которое они накапливают каждое полугодие? Небрежно махнув рукой в ответ на приветствия, Кролл прошагал прямиком в экспертный отдел. Миновав паутину запутанных коридоров, он приоткрыл неприметную дверку. Там в плотном коконе никотинового дурмана, давно запрещенного в наших краях, под крошечным световым кружком настольной лампы горбился Джимми – единственный служащий экспертного отдела. По штату  полагалось работать тут втроем, но поскольку Джимми находился за столом день и ночь, и выгнать его отсюда даже на ланч являлось труднейшей задачей, то начальство махнуло рукой на штатное расписание и, решив зачем-то рьяно экономить бюджетные деньги, еще двоих сотрудников нанимать не спешило. И закрывало глаза на неистовое нарушение режима – курение в кабинете. Кролл на минутку приостановился на пороге – хотелось еще хоть немного порадоваться воздуху. Джимми в своих огромных очках с толстенными линзами, лысый и пухлый как пупс, запеленутый клубами сигаретного дыма (одна, только начатая, торчала у Джимми изо рта, а вторая, почти докуренная, коптила в пепельнице и обе воняли ужасно)  изучал при помощи лупы нечто, зажатое пинцетом. «Он похож на гусеницу из «Алисы в стране чудес», на умную  гусеницу с кальяном…» - только и успел подумать Кролл, как «гусеница» произнесла неожиданным дискантом: «Входите, шериф! Что принесло вас в такую ранищу? Хотите кофе?»

     Джимми держал на своем столе кофеварку. Огромная кружка с дымящимся или остывшим и покрывшимся пленкой напитком являлась неизменным атрибутом его рабочего места. Равно как и коричневые круги от ее дна на всех документах, которые попадали к нему в работу. Было просто удивительно, чем Джимми, который иной день  и на обед-то не выходил, поддерживает внушительную массу тела. «Наверное, приходя домой, он съедает за раз тарелку картофельных чипсов, тарелку кукурузных лепешек с патокой и чизкейк!» - почему-то подумал Кролл, а вслух сказал: «Интересный язык, думаю – норвежский». И положил перед Джимми свою находку – тщательно разглаженный листок бумаги с неизведанными иероглифами и цифрами. Джимми едва взглянул на трофей, и, буркнув «русский», схватил со стола не менее грязный листок и что-то на нем нацарапал.

     - Вот! Это адресок, шериф – протянул он оба огрызка бумаги Кроллу. Толстые линзы сверкнули под лампой, а дискант пропищал: « Русскую подружку завели, Кролл? Говорят, русские очень охочи до секса! Такое вытворяют! Вы хоть расскажите потом, а?»

    И Джимми разразился радостным кудахтаньем, весьма довольный своей шуткой.

 

Девичник

     У Лялечки в «вишневой» гостиной  (это потому что на городской квартире, а в загородном доме у нее была «белая» гостиная)  гостьи весело чирикали, словно пестрые канарейки в золоченой клетке. Поскольку затронута была тема путешествий, то каждая спешила поделиться своим богатым в этой сфере опытом.  Ницца, Коста Брава, Куршавель, ГОА, Канары, Багамы, Тайланд и Сейшелы были тщательно рассмотрены на предмет «идеального отдыха». Но консенсуса  достичь не удалось. Лора настаивала, на том, что лучше романтической поездки на яхте, развлечений не найти. Виолетта возмущалась: «Как ты можешь это выносить?  Там ужасающе укачивает!» «Меньше есть нужно» - хихикала про себя Альбина. Виолетта с убеждением праведника внушала Лоре, что нет ничего интереснее, чем прогулка по парижским ресторанам. Лялечка, большая любительница горных лыж, предпочитала Альпийские курорты. Сама Альбина, объехавшая большинство престижных уголков земного шара, склонялась к мысли, что особой разницы нет, при условии, что ты проживаешь в «Хилтоне».

     - Даже в Египте? – не упустила случая подразнить Альбину Лора.

     Но та ловко отбрила: «Тебе видней!»

     Не секрет, что  наша Лорочка подцепила своего первого «богатого Буратино» именно в Египте! (Сейчас ее капризам потакал уже третий). Лора сделала головокружительный прыжок из самых низов. И хотя она никогда никому не рассказывала о своей юности, но в салонах поговаривали, что именно на египетских курортах провинциалка Лариса, танцевавшая танец живота в уличных шоу, и подцепила своего первого. Нынешний ее супруг, как, впрочем, и предыдущий,  вечно отсутствовал, колеся по миру и заполняя своими деньгами оффшорные зоны.

      А Ольга как всегда выдала какую-то глупость. Ей очень нравится Нью-Йорк! Нет, ну это к чему? О курортах говорили, при чем тут Нью-Йорк? Но Альбина решила быть сегодня великодушной. Ведь люди, у которых только одна квартира вполне могут не разбираться в курортах! У них неверное дача в садоводстве, и там они проводят лето… И нельзя их за это осуждать!  От умиления собственной толерантностью Альбина даже растрогалась.

     - И когда ты была в Нью-Йорке? – поинтересовалась она у Ольги. Муж Альбины владел квартирой на Манхеттене, вернее даже не квартирой, а целым этажом, но ездить туда Альбина терпеть не могла – во-первых, шумный и нелепый город этот Нью-Йорк. А во-вторых, муж часто ездил туда со своей секретаршей, и Альбине, которая была прекрасно осведомлена о проделках своего благоверного,  не хотелось находиться в местах супружеских измен.

     Ольга же рассыпалась в восторгах по поводу бетонно-стеклянного царства небоскребов.

     - Этот город живет! Он живет сам по себе, разговаривает, кричит, шепчет… А Бродвей! Бродвей. Это  же малый  отпечаток  большой жизни. С ее взлетами и падениями, кричащей роскошью и  аристократическим андеграундом, пафосом, китчем, разрухой. Это - организм, живущий самостоятельно, казалось бы, вне мира и пространства. Это - наполненный тысячей звуков лес человеческих страстей. Воздух на Бродвее материален: столбы энергии могут поднять тебя к вершинам сверкающих небоскребов. Бродвей говорит сотнями голосов, на всех языках мира, словно сам Вавилон, он не умолкает ни на секунду, ни днем, ни ночью. Остановиться здесь невозможно, поток людей сбивает с ног, в буквальном смысле!

     - Даже не представляю, чего же хорошего в такой суете! – не выдержала Альбина, вспоминая манхеттенскую толкотню.

    - Не скажи, Алечка, там есть отличные магазины, а ювелирка на Пятой авеню стоит того, чтоб немножечко и потолкаться – заспорила Лора.

    - Да, там есть пара неплохих ресторанов, – снизошла Виолетта, придвигая к себе креманку с цветными шариками мороженного, затейливо утопленных во взбитых сливках.

     - А мне кажется там все восхитительно! – как ни в чем не бывало, возобновила Ольга свои дифирамбы любимому городу.

    - Ну, да, - сны Веры Павловны! – усмехнулась Альбина.

    - А кто такая Вера Павловна? – заинтересовалась Лялечка, твоя тетя из Берлина?

    - Героиня произведения Чернышевского «Что делать?» - как ни в чем не бывало отвечала Альбина, следя за реакцией подруг. Единственная в компании отучившаяся в университете всерьез (папа-профессор заставил), Альбина любила застать врасплох своих легкомысленных товарок.

    - А что, ей снился Нью-Йорк? – Виолетта даже есть перестала. – Интересно к чему бы это, Ляль, у тебя сонник есть?

   - Да нет,  - объяснила Ольга. – Так они до революции представляли светлое будущее! Ну, это образное такое понятие – Вера Павловна видит сны, а в снах – новое светлое будущее!

    - В смысле – Нью-Йорк? – не могла вникнуть в тему Виолетта.

    - Ну, вроде того, такой красивый современный город – весь из стекла и бетона…

    Альбина поморщилась.  Ольга –  выскочка-всезнайка, надо же Веру Павловну вспомнила… Откуда?

     А Ольга уже вновь уселась на любимого конька: «Он же потрясающий – Нью-Йорк! Идешь по узкому тротуару, а над тобой простираются те самые «стены стекла и бетона»! А какую забавную ерунду продают на улицах с лотков! Всего за доллар. «One dollar!» - кричат продавцы на ломаном английском.  А слышится: «Вандала!» Это  же настоящие заклинания!  «Тендала!»  - десять долларов. «Амба»! - это «амбрелла», зонтик. При этом им скучно кричать одно и тоже, поэтому через раз-два они добавляют: «Шекерап»!  Я знаю теперь, как родился рэп! Музыка улиц – это многоголосый хор: «Гайз, гив ми плиз э литл мани!» «Ньйорктаймс-Ньйорктаймс-Ньйорктаймс-Ньйорктаймс!» «Амба, Амба, Амбрела!»  Получается настоящий джаз!»

    - Здорово ты все это придумала! – восхитилась впечатлительная Лялечка.

    - Почему же придумала? – удивилась Ольга. Так и есть!

    - Ни разу не слыхала никакой такой музыки… – протянула Альбина.

    - Ну, как же! – удивилась Ольга еще больше. – Это звуки улиц, а вообще там же прямо под открытым небом джаз играют, да еще как… Бывает, самый обычный  невзрачный человек выйдет на перекресток и сыграет  блюз на гитаре так, что хочется заложить душу дьяволу, чтобы хоть раз, хоть на час вот так вот бы получилось...

     - Так ты что, по улицам пешком ходила? – осенило Альбину.

     - Конечно! – Ольга даже привстала и во все глаза смотрела на подруг. – А вы разве нет?

     Виолетта от неожиданности уронила мороженное прямо на платье и теперь пыталась салфеткой стереть его, растекающееся промеж бисера и пайеток.

     - Конечно нет! – В свою очередь удивилась Лялечка. – Мне муж ни за что не позволил бы поехать куда-то без шофера!

     - А я и сама бы не пошла! – отрезала Альбина. – На улицах ужасно опасно, ты разве не знаешь?

     - Но что можно увидеть и услышать из машины? – прошептала Ольга, опускаясь на стул.

     - Достаточно! – категорически сообщила Альбина. Ты же знаешь откуда и куда тебе нужно, так либо шофер везет, либо навигатор.

    - Но, так же не интересно! – воскликнула Ольга. Так же все известно заранее!

    - А что в этом плохого? – пошла в наступление Альбина.

    Тут отмерла Лялечка и, вспомнив обязанности хозяйки салона, попыталась восстановить хрупкий мир.

    - Ну, Оленька наша ведь художница! – напомнила она, выразительно глядя на Альбину. – Художники они все такие, непредсказуемые.

     - Ладно, - вспомнив, что решила быть ангельски терпеливой, отступила Альбина. – Ладно. Оль, так ты опять едешь на свой любимый Бродвей?

    - Нет, я в другое место, а так жаль, понимаете, девочки, когда я там была, я подумала, что знаю - есть место в мире, где меня нет, но оно - мое. Потому что там я могу быть сама собой. В этом водовороте чужих жизней мне дышится легко. И ничего не нужно делать, просто - идти на Бродвей. Не зачем-то. Не с кем-то. А просто!  А как чудесно  сидеть на центральном вокзале прямо на полу! Я, бывало,  сижу и читаю Хармса…

    - Но сейчас-то куда вы с мужем едете? – прервала ее многословие нетерпеливая Альбина.

    Ольга подняла на нее чистые прозрачные глаза: «В Голливуд…»